2000
сентябрь
№10 (14)

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу,
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.
Юрий Левитанский

МНЕНИЯ, СУЖДЕНИЯ, ФАКТЫ

Последний еврей в Освенциме

(начало читайте в предыдущей статье)

     Eго звали Шимон Клюгер, его имя на идиш означает умный, даже более умный, чем другие, во время войны этот еврейский умник прошел все круги освенцимского ада, но, видимо, его правильнее было назвать не Клюгер, а Глюкер (счастливчик), потому что, несмотря на пытки и издевательства, он не только выжил, но дожил до наших дней и после войны остался жить... в городе Освенциме, где женился на польке и приобрел известность среди местных туристических гидов, говоривших о нем, как о достопримечательности города.
     Еще бы, если учесть, что до войны Освенцим с его 7-тысячным еврейским населением (40% от общего числа жителей) был скорее еврейским штетлом, нежели польским мястэчком. 3 тысячи евреев разбежались до открытия лагеря, а Шимон был из числа тех, которые говорили: «Ай, перестаньте! Немцы же интеллигентные люди. И вообще, что такое война? Вы что никогда войны не видели? Ну так пошумят немного. Не знаете гоев? Они только и делают, что воюют друг с другом».
     Шимона все знали, но к огорчению гидов, он был человеком замкнутым, безвыходно сидел в своей конуре и не соглашался доставить удовольствие зевакам, желавшим поглазеть на этого шлымазла, который, пережив Освенцим, остался жить в Освенциме.
     Вы, конечно, сразу же подумали, что у него там был дом, который жалко было оставить. О чем вы говорите? Один очень любознательный еврей по фамилии Берл, двадцать раз посетивший Польшу в поисках следов идишистской цивилизации, в компании еще более любознательной, причем молодой еврейки, решил-таки отыскать его, но оказалось, что это совсем непросто, так как Шимон Клюгер жил в немыслимой лачуге, вход в которую затерялся между лопухами и кустами репейника.
     В ответ на стук в то, что на местном наречии называлось дверью, посетители услышали: «Гей авек! Гей авек!» (Ступайте прочь!) — что гостеприимством и не пахло.
     Возле двери стояла старая-престарая и немытая-пренемытая миска или что-то на нее похожее, куда, как им позже объяснили, сердобольные соседи клали какую-нибудь еду. Посетители оставили в миске несколько монет. Когда они отошли, то услышали скрип двери и увидели тощую руку, всосавшую миску внутрь лачуги.

* * *

     Это то, что я прочел о Клюгере в газете, а потом мне дали номер телефона человека, который знаком с родственниками Шимона Клюгера. Оказывается, эти люди удостоились чести принимать его в Израиле. Представьте себе, таки оказал честь. Тогда еще была жива его жена-полька. Так вот они все скопом уговаривали его взять подмышки эту свою шиксу и сделать алию.
     Вое фригс-те? О чем вы говорите? Как он может покинуть свой родной и заодно любимый Ошвенчим? Он сказал, что останется там до конца. Даже, если всем на зло. А иначе кто-нибудь скажет, что в Ошвенчиме нет евреев. В любом случае, когда мне рассказали об этом человеке, то я понял, почему так трудно сформулировать закон о том, кого следует считать евреем.

* * *

     Шимон Клюгер умер в июне этого года. Нет, не «дома», а в больнице, куда местные власти изловчились поместить его.
     Возможно властям приятно было с почетом проводить на тот свет своего самого последнего еврея. Тем более, что на этот раз они не сомневались: на этот раз — последний. Оказывается ему было 72 года. Нетрудно подсчитать, сколько было этому человеку в 44-м, при освобождении из лагеря. Тот самый Перл присутствовал на похоронах и с ним из Нью-Йорка приехало 34 школьника старших классов еврейской религиозной школы.
Соседи знали, что Клюгер еврей, и позвонили в Краков, тамошнему раввину. По крайней мере, похоронили его по-еврейски, с миньяном. Спели «Маа-ле рахамим» и прочли «Кадиш».

* * *

     Был там еще один раввин, так его фамилию Вай-зер можно тоже в каком-то смысле понять, как «Клюгер». «Каббала учит нас повсюду искать искры святости, — сказал реб Вайзер. — Здесь, в Польше, среди развалин синагог, в местах, где были еврейские штет-лы, повсюду разбросаны святые искры незавершенных жизней. Их бы все собрать и привести к завершению. Какое это большое и святое дело, что еврейские мальчики постояли у могилы этого человека и теперь до конца своей жизни будут помнить его. Что-то от его жизни войдет в их жизнь, и его жизнь будет продлена».

* * *

     А в это время в Соединенных Штатах, в Пенсильванском университете проходил семинар, посвященный этическим аспектам продления жизни. Дело в том, что во всем мире, собственно не во всем мире, а в развитых, благополучных странах, где людям жить относительно комфортно, биологи, медики, генетики трудятся над рецептами элексира жизни. В прежние времена этими проблемами занимались алхимики, а теперь стало ясно, что такое выполнимо, и возникло два вопроса: первый — как это сделать? и второй — нужно ли?
Да, это так. Очень многие считают, что смерть нормальная часть, неотъемлемый элемент жизни и не только 150-200 лет, о которых размечтались некоторые ученые, принесут одни лишь неприятности, но вряд ли стоит стремиться даже к нормативным 120-ти. Словом, собрались в Пенсильванском университете специалисты, и каждый, как это водится, высказал свое отношение к этому предмету.
     Один христианский теолог сказал: — Ни в коем случае! Искусственно продляя жизнь, вы совершаете страшный грех отдаления момента слияния души с Богом.
     - Напротив, — сказал раввин по имени Нейл Гиль-ман.
     - Нужно постараться продлить ее и как можно больше. Даже продление жизни на один миг равносильно ее спасению, а, как известно, спасая жизнь, ты спасаешь целый мир. Ради спасения жизни мы готовы нарушить субботу.
     Интересная деталь: семинар проходил в университетском археологическом музее, где оба, христианский теолог и раввин, сидели под сенью сфинкса, бывшего у египтян символом вечности.

* * *
     Похоже на то, что теперь я уже знаю, как мне сформулировать закон о том, кого считать евреем, и осталось только, чтобы хаврей Кнессет спросили меня об этом. Словом, я предлагаю: «Считать евреем того, кто, поскольку жизнь дана человеку Богом, полагает ее священной и неотъемлемой частью каждого, что она подлежит продлению, причем, чем дольше, тем лучше, а если — не про вас будь сказано! — ЭТО все-таки случилось, то человеческая жизнь продляется памятью после смерти».

Ицхак Мошковчч, Иерусалим