УКРАИНА  И  ХАРЬКОВ  ПРАЗДНУЮТ

    24 августа Украина праздновала 17-ю годовщину своей Независимости.
    На Софийской площади в Киеве состоялся молебен «Молитва за Украину и украинский народ», в котором приняли участие президент Украны Виктор Ющенко с супругой, премьер-министр Украины, председатель Верховной Рады и другие высокопоставленные должностные лица.
    Как передает корреспондент УНИАН, с молитвой за Украину и украинский народ (по традиции, уже третий год подряд) выступили представители всех конфессий. От имени иудеев молитву произнес раввин Яков Дов Блайх, заканчивая онсказал: «Євреї України та світу, котрим небайдужа доля України, моляться за здоров’я та добробут Української держави, її Президента, щоб Україна розвивалася та квітла. Щасти тобі, гідна українська спільното!Щастя тобі, велика та свята Україно!»
    23 августа харьковчане отмечали День города, 65-ю годовщину освобождения Харькова от немецких захватчиков и День государственного флага Украины.
    Праздничных мероприятий было так много, что их даже сложно перечислить — возложение цветов на Мемориалах Славы и в Дробицком Яру, торжественные марши и панихиды по жертвам страшной войны, вручение городу Почетной Таблицы Совета Европы (Харьков в 2003 и 2004 годах уже получил Диплом и Флаг Совета Европы), открытие в харьковском зоопарке памятника животным, выжившим в оккупированном городе. Исторический факт — зоопарк, несмотря на то, что перед отступлением немцы уничтожили почти всех животных, открылся для посетителей уже 29 августа 1943 года.
    Харьковский областной комитет «Дробицкий Яр» накануне 65-й годовщины освобождения Харькова открыл восстановленную мемориальную доску на месте бывшей синагоги по ул. Мещанская.

МЕМОРИАЛЬНАЯ  ДОСКА  ВОССТАНОВЛЕНА

     Мемориальная доска на здании бывшей2-й харьковской еврейской молельни поул. Мещанская (Гражданская, 19) была повреждена 25 декабря 2006 г. и полностью разбита в ночь с 19 на 20 апреля с. г. Киевский райотдел милиции Харькова в возбуждении уголовного дела отказал, отметив в своем постановлении, что «принятыми мерами розыска установить неизвестных граждан (разбивших доску) не представляется возможным».
     Напомню, что впервые мемориальная доска была открыта 14 декабря1999 г. в память более 400 евреев, согнанных насильно нацистами и их пособниками в здание синагоги на Мещанской в конце декабря 1941 г. Несчастные — старые, больные, немощные люди, маленькие дети — были заперты в ней и погибли от холода и голода. Изготовление и установка мемориальной доски были профинансированы представительством ВЕА «Сохнут-Украина» в Харькове и областным комитетом «Дробицкий Яр». Восстановлена мемориальная доска этими же организациями и торжественно открыта 21 августа в канун 65-й годовщины освобождения Харькова от немецких оккупантов.
     Текст, идентичный тексту на разбитой доске, выполнен на украинском языке и иврите и дополнен надписью «поновлена в 2008 р.». В церемонии открытия приняли участие от харьковского горсовета — зам. начальника отдела по связям с объединениями граждан Марина Егорова, вед. специалист управления культуры Мирослава Шовковая; киевский райсовет представляли его секретарь Наталья Приймак и начальник управления культуры Виктор Приходько. В числе почетных гостей — главный раввин Харькова и региона Мойша Москович, раввин Леви Райцес, председатель религиозной общины Александр Кагановский, директор представительства компании «Сигма-Блейзер» в Харькове Виктор Геккер, сотрудники комитета «Дробицкий Яр», музея Холокоста, синагоги, культурного центра «Бейт Дан», хеседа «Шааре Тиква», бывшие узники гетто, харьковчане.

Восстановленная мемориальная доска

     Открывая церемонию, председатель ХОК «Дробицкий Яр» Леонид Леонидов принес искренние слова благодарности за участие в восстановлении доски присутствовавшей на церемонии вместе со своими сотрудниками главе представительства «Сохнут-Украина» в Харькове Марине Бен -Арье. Он поблагодарил всех присутствующих, которые пришли в такую изнуряющую жару, особо отметив 91-лет­нюю Полину Моисеевну Шлахтер. Полина Моисеевна зажгла принесенные ею две свечи в память жертв, нашедших здесь свою смерть.

Церемонию открывает Леонид Леонидов

     Имена погибших в синагоге неизвестны. Удалось установить только одну фамилию (из уголовного дела о предателях) — Иосифа Львовича Шульмана. Неизвестную раннее информацию о трагических событиях в молельне на Мещанской, которую удалось обнаружить благодаря помощи сотрудников архива УСБУ в Харьковской области, сообщил Леонид Лео­нидов. Из показаний свидетеля Ярош П. 11 января 1944 г.: «В оккупированном Харькове на ул. Харьковская Набережная, 10 кв. 4 проживал Иосиф Львович Шульман. В доме № 9 по этой же улице жил полицейский Семен Локтев. В конце декабря, примерно числа 25, 1941 г., часов в пять вечера в дом № 10 в кв. 4 пришли полицейский Локтев и еще один, фамилии которого не знаю. Они арестовали жильца этой квартиры, лет 25, Шульмана Иосифа, который был по национальности евреем, и увели. Шульман проживал в этой квартире с июня 1941 года. На следующий день стало известно, что его расстреляли во дворе синагоги на Мещанской улице, где расстреливали всех евреев... Локтев Семен был отъявленным предателем, издевался над советскими гражданами, предавал немцам евреев, их арестовывал и расстреливал, все ценные вещи присваивал себе. Как пример, приведу факт, что он снял с Шульмана Иосифа черное пальто, шапку кубанку и часы, принадлежащие раннее Шульману, и расстрелял его»…
     Из допроса Тарабановой Пелагеи: «Шульман Иосиф был с высшим образованием, хорошо знал немецкий язык, и немного работал переводчиком, но где я не знаю. Жил он один, родных у него не было, часто он приходил ко мне домой ночевать, т.к. боялся находиться в своей квартире. Он мне говорил, что если немцы узнают через полицейского Локтева, что он еврей, то его расстреляют».
     Из допроса Алябьевой А. проведенного12 января 1944 г.: « Локтев Семен или Сенька-полицай, как его все называли, служил в полиции 3-го участка, был вооружен наганом и носил на рукаве желтую повязку. Жил он со мной по соседству в 9-м доме. Когда он там поселился, я не знаю, но в ноябре-декабре 1941 г. он там жил, будучи уже полицейским. В декабре, примерно числа 25-го, часов в 5 вечера Сенька-полицай и с ним еще один, которого я не знаю, пришли в квартиру моего отца и стали требовать выдать им жильца Шульмана Иосифа, по национальности еврея, который жил по соседству… В это время его дома не было, он куда-то ушел. Моя мать им объяснила, что Шульмана у нас в квартире нет. Сенька-полицай на нее закричал: «Вы жидов скрываете! Если не скажете, где он, то будете за него отвечать по немецкому закону!» Мой отец, Дробаха Иван Аверкович им сказал: «Вы видите, что никакого Шульмана у нас нет, чего вам еще надо?» Тогда Сенька-полицай заявил: «Как только придет Шульман, немедленно мне об этом сообщите, я живу с вами по соседству в доме № 9, иначе будете за него отвечать». Спустя несколько минут кто-то из девочек нашего дома сказал, что Шульман пошел в свою квартиру, и эти двое пошли к нему. Они забрали у него черное пальто, шапку-кубанку, часы и приказали идти с ними. Сенька-полицай ему сказал: «Идем, идем в еврейскую синагогу, сейчас помолишься богу». Шульман стал их просить: «Господа, я не еврей, я караим». Но они его не послушали и забрали, в квартиру он больше не вернулся. На следующий день стало известно от Тарабановой Пелагеи, жившей в одном доме с Сенькой-полицаем, что она видела во дворе синагоги мертвого нашего жильца еврея Шульмана. Спустя несколько дней я видела Сеньку-полицая в черном пальто и кубанке, которые он забрал у Шульмана».
     Как рассказал Леонид Леонидов, во дворе этой синагоги немцы и полицаи неоднократно расстреливали, убивали евреев, которые скрывались от немцев. Из допроса свидетеля Митцкого А. М. (14 января1944 г.): «Я лично сам видел, как в первых числах января 1942 года в 12 часов дня во двор синагоги по ул. Гражданской какой-то тачечник привез на двухколесной тачке девушку-еврейку, которую сопровождал тот самый Сенька-полицай.
     Я в это время чистил снег рядом с этим двориком. Во дворе синагоги немцев как раз не было, тогда Сенька вышел на улицу посмотреть, нет ли поблизости немцев, чтобы расстреляли эту еврейку, но вооруженных немцев не оказалось. Тачечник уехал.
     И через несколько минут я услышал крик этой девушки. Локтев взял обрезок трубы и, ударив девушку-еврейку по голове, убил ее. Потом вышел со двора и пошел по направлению к своему дому».
    Домоуправ Безмогорычная: «Локтев всюду охотится за советскими гражданами еврейской национальности, он их ищет всюду по квартирам, арестовывает, приводит в синагогу и расстреливает, а их имущество забирает себе».
     Так что, появились неопровержимые доказательства, что, кроме тех четырехсот человек, замученных в синагоге в декабре 1941 года, еще были евреи, которых старательно выискивали предатели-полицаи и часто собственноручно убивали здесь. К сожалению, имена этих людей канули в вечность.
     Директор музея Холокоста Лариса Воловик говорила не о предателях — («С ними все ясно», — сказала она), а о равнодушных, на чьих глазах происходила трагедия харьковских евреев, часто с их молчаливого одобрения. Она с горечью говорила и о наших днях, когда разбили доску, но руководители организаций, проводя свои мероприятия на этом месте, не сообщили о случившемся ни в комитет «Дробицкий Яр», ни в милицию.
     «Мы открываем мемориальную доску не в первый раз, и пусть те, кто, разбивая ее, пытается уничтожить память о замученных евреях, не надеется, что это произойдет, — мы вновь ее восстановим».
     Хочу напомнить читателям газеты, что в ноябре с.г. областному комитету «Дробицкий Яр» исполняется 20 лет. Пожелаем коллективу этой старейшей харьковской еврейской организации успешной реализации ее планов.

Симон Фалев, соб.кор.

К  65-ЛЕТИЮ  ОСВОБОЖДЕНИЯ  ХАРЬКОВА

В  ОККУПИРОВАННОМ  ХАРЬКОВЕ

    Будучи уроженцем Харькова, два первые десятилетия своей жизни я почти безвыездно прожил в своем родном городе. На этот же период пришлись военные годы, в том числе, время оккупации. Сейчас, пользуясь эпизодическим вниманием к таким событиям, попробую что-то рассказать о том времени, поделиться фрагментами воспоминаний. Не могу похвастать, чтобы это приятно было делать. Однако хочется еще раз напомнить о тяжелых уроках прошлого и попробовать сделать все, чтобы подобное не повторилось.
    Отец умер в 1938 году. Умер своей смертью, поэтому к советской власти у меня неприязни не было. Мать самостоятельно воспитывала двоих детей и это, вероятно, был самый большой подвиг военного времени, который я мог наблюдать непосредственно. Начало войны и быстрое наступление немецких войск, конечно же, не оставляло нас в покое. Но об эвакуации не могло быть и речи. Когда мать поднимала этот вопрос на работе (а она была детским врачом 7-й поликлиники на Холодной горе), то там решительно пресекали такие планы. Говорили, что немцев скоро остановят, а тех, кто без разрешения уехал на восток, накажут. Только за два-три дня до начала оккупации эвакуироваться «разрешили», но это разрешение выглядело, мягко говоря, смешным. Мы жили в это время на улице Свердлова (дом 47/49) и как выглядело отступление наших войск, могли наблюдать с балкона. Впечатляющим было также горевшее здание Управления ЮЖД.
    Запомнились сцены и сведения о том, как в предоккупационное время «грабились» различные предприятия; естественно, что особый интерес вызывали продуктовые объекты и необходимость доставать дрова. Дома уже не обогревались и приходилось ходить к разрушенным бомбами зданиям, где найти что-либо интересное для отопления уже не получалось. Такая же обстановка была с водой, которая в дома не поступала и нужно было ходить к какой-то отдаленной колонке.
    Не менее запоминающимся было первое знакомство с немцами. Мы жили почти в центре города, на проезжей улице, поэтому в один из первых дней в дом вошел какой-то офицер с денщиком или охранником. Осмотрел нашу комнату, притихших хозяев и, вероятно, удовлетворил свой информационный голод: посмотрел как живет отсталый оккупированный народ. У соседей поинтересовался, не евреи ли они. Те были подготовлены к такому вопросу и сразу же показали паспорта — нет, они караимы. После ухода незваных гостей, точнее нынешних хозяев, мать посетовала, что на виду лежали ручные часы, что было большим дефицитом того времени. Такие опасение оказались небезосновательными. Через несколько минут вернулся денщик и подошел к той этажерке, где лежали часы. И, естественно, потребовал их. Наша тетка предусмотрительно спрятала этот дефицит, а мы сделали вид, что не понимаем, о чем идет речь. Чтобы пояснить серьезность своих намерений, немец вынул пистолет. Но до стрельбы дело не дошло. Он ушел явно разочарованный. А у меня до сих пор осталось твердое убеждение, что грабителями могут быть не только отсталые народы типа наших, но и высококультурные жители Западной Европы.
    Еще одним подтверждением такой же мысли были и другие события первых дней. Мост через железную дорогу, который располагался на оживленной трассе, перед отступлением был взорван лишь частично; по нему мог перемещаться транспорт. Поэтому кто-то из оставшихся партизан попробовал исправить это упущение — взорвать его более основательно. Я не мог понять, почему в какой-то день мать не выпустила нас на улицу. Все было очень просто: оккупанты поймали несколько десятков первых попавшихся, назвали их заложниками и повесили на балконах прилежащих домов. Мне хотя и не разрешили гулять, но наблюдать результаты такой операции я мог с балкона.
    Особенностью первых дней оккупации были т. наз. облавы, когда собиравшийся на базаре народ окружали («оцепляли») с тем, чтобы выбрать нужных людей для отправки на работы в Германию. Различные оповещения требовали также явки на какие-то комиссии, где после осмотра кому-то из приглянувшихся жителей предлагали в обязательном порядке перемещаться на новое место жительства. Я помню, что моя тетя, которая очень боялась такого предложения, перед походом на комиссию поймала и съела муху: кто-то убедил ее, что от этого человека стошнит и его признают непригодным для работы на землях рейха. Но были и те, кто ехал на такие работы охотно и добровольно. Рассказывали о какой-то семье, которая продала все у них имеющееся и перед комиссией наелась. Естественно, что у них была тошнота, и их забраковали.
    Было много других запомнившихся моментов. Уже в первые недели жизни в оккупированном Харькове видел на заборе объявление о том, что какой-то театр показывает спектакль «Жид Зюсс». Улицы очень быстро поменяли свои советские названия, вернув частично подправленные «девичьи». Улица Свердлова стала Екатеринославской, Октябрьской революции — Москалевской и т. д. В местах официального посещения пытались говорить на украинском языке и использовать новое для советских граждан обращение «пан». Народ голодал. И хотя умерших на улице я не видел (оккупанты следили за тем, чтобы инфекция не распространялась по городу), но сидящие и опухшие от голода люди встречались часто. Процветали базары и люди, чтобы выжить, несли туда все, представляющие интерес, вещи. Причем, обычно шла не продажа товара, а обмен. Я помню, что нашу семейную реликвию — золотое кольцо двоюродного брата — выменяли на какое-то количество стаканов соли. И еще одним аналогичным занятием были походы в деревни и села, где вещи меняли на зерно. Была даже популярная песня, в которой говорилось, что «Люди пухлые ходили, все на села посвозили, но на жизнь надежды не теряли». Чтобы выжить в такой обстановке, мы переехали на окраину города (Залютино), где можно было держать огород.
    Я часто задумываюсь — за счет чего мы выжили? Деньги в поликлинике хотя и платили, но прожить на них было невозможно. Обмен также был ограничен. Вероятно, спасло то, что мать была врачом, ходила к больным по вызовам, а в семье с больным ребенком, в таком случае, всегда готовы были поделиться даже самым необходимым минимумом. Помогла и ее приятельница по работе, большая и дружная семья которой держала огород, какое-то хозяйство и делилась с нами.
    Немцы участвовали в войне не одни; среди их союзников были венгры (их называли мадьярами), итальянцы и другие. Болгар в Советский Союз не пускали — не доверяли. Среди помощников немцев хорошо запомнились чеченцы — мрачные, но дисциплинированные охранники каких-то военных складов. Могли вблизи наблюдать итальянцев; рядом с нами на нынешней улице Небоженко они установили зенитные орудия и пытались сражаться с авиацией. Вояки они, прямо скажем, были некудышними. Когда в воздухе появлялись самолеты, крику и шуму на их установках было больше, чем от стрельбы. Да они и не скрывали, что война им эта ни к чему, и даже пели песни на эту тему. Еще одна интересная запомнившаяся деталь: в конце войны появилась очень популярная повесть В. Катаева «Сын полка» — о беспризорном мальчике, взятом солдатами на довольствие. Такого Ваню Солнцева я видел среди итальянских солдат. Для него сшили военную форму, он хорошо изучил итальянский язык. Не уверен, что дальнейшая судьба его сложилась хорошо, но тогда он на какое-то время был пристроен.
    Не очень ясным и осознанным воспоминанием была возможность наблюдать в саду им. Шевченко могилы немецких офицеров по образу и подобию тех, что нам иногда показывают по телевизору — березовый крест и военная каска на нем, и трактор типа бульдозера, который уже в освобожденном Харькове сгребает их. Иногда мне казалось, что это сон или хроника военных лет, показанная в кинотеатре. Но моя однокурсница подтвердила как-то, что такие могилы действительно были и располагались в районе нынешнего оперного театра. Сейчас об этом не принято вспоминать. Но тогда это не воспринималось как кощунство над покойниками, т. к. они были оккупантами.
    Наиболее ярко запомнились немецкие офицеры, фотографировавшиеся на военном танке времен Первой мировой войны. Тогда он стоял не на Университетской горке возле Исторического музея, а под ней, на Лопанской набережной. А также группа шумных эсэсовцев на мотоцикле, приехавшая на окраину Залютино пострелять кур у местных жителей. Они сделали это привычно и шумно, собрали «трофеи», оборвали у них головы и укатили. Поэтому, как выглядит грабеж представителей цивилизованной нации, я имел возможность видеть вживую.
    Первая попытка освободить Харьков нашими войсками предпринята была в феврале 1943 года. Запомнилось, что войска явно были не готовы к такой миссии. Неожиданно потеплело, и солдаты в мок­рых валенках выглядели неуклюже, в отличие от августа 1943, когда армия была представлена хорошо экипированными солдатами-сибиряками. Причем освобождение города не было мгновенной акцией: западная его окраина еще в течение нескольких дней обстреливалась немцами со стороны Новой Баварии. Они старались подольше удержать близкое им по названию место. А в центре Харькова уже демонстрировались фильмы!
    Еще одним ярким событием того времени было проведение в уже освобожденном Харькове Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию преступлений, совершенных на территории края, затем судебный процесс (декабрь 1943 года). Он предшествовал послевоенному Нюрнбергскому процессу и завершился аналогично: четверых преступников, среди которых был и наш земляк, повесили на площади Центрального рынка. Вопросов о негуманности такого мероприятия, после всего пережитого и увиденного, не было. И в течение нескольких дней все желающие могли прийти на площадь и убедиться в результатах процесса и приговора. Мне запомнилось, что народу было очень много, но все молчали. Все было ясно: они получили свое.
    А еще были воскресники по восстановлению зданий школ, трамвайных линий, других построек. Уже потом для каких-то дел требовалось принести документальное подтверждение, что я, будучи школьником в военные годы, участвовал в восстановительных работах. Меня удивляла нелепость таких требований: я не представлял, что от таких мероприятий можно было как-то уходить, не участвовать в них. И не помню таких случаев о ком-то. Может быть, именно поэтому Харьков, как и многие другие города, сравнительно быстро восстановили. А в 1949 году посадили еще и сталинские лесополосы. Кстати, на том же месте, где были итальянские зенитки. Я тоже участвовал в таких работах и уже недавно дважды посетил эти места и убедился, что высаженные нами сосны не зря прожили эти шесть десятилетий.
    Я не уверен, что сообщил что-то новое об оккупированном Харькове. Об этом уже красочно писали Людмила Гурченко, Евгений Кушнарев, Константин Кеворкян и др. Мне больше хотелось рассказать о роли и месте отдельных народов и людей в событиях этого времени, начиная от разных по своей сути оккупантов до таких же разных защитников и освободителей нашей страны, и, по возможности, передать дух того времени. Как ни странно, наш народ в какой-то своей значительной части ждал, что освобождение произойдет. Он четко делил армию на «немцев» и «наших». Если бы он еще и понял, какой опасности избежал, можно было бы успокоиться.

Специально для «Дайджест Е»

    От редакции

    Владимир Остапович Соловьев, кандидат геолого-минералогических наук, доцент Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина и Харьковского Славянского университета. Человек разносторонних интересов, филателист — в экспозиции Харьковского музея Холокоста выставлена его коллекция марок и конвертов, посвященных гетто, и подаренная музею, постоянный участник мероприятий Научно-просветительного центра «АМИ», регулярно приводит на экскурсию студентов в музей Холокоста.
    В июле с. г. в Харькове были подведены итоги открытого конкурса, объявленного Международным благотворительным фондом Александра Фельдмана в поддержку харьковских научных школ. Премия «Интеллект Харькова» в области геофизики имени Д. Н. Соболева, основателя харьковской геологической научной школы, присвоена Владимиру Остаповичу Соловьеву.

Поздравляем лауреата конкурса «Интеллект Харькова» Владимира Остаповича Соловьева и желаем заслуженному ученому дальнейших творческих успехов!

НАРОД  МОЙ

ОТ  РУИН К НАДЕЖДЕ

    Сегодня Тиша бе-Ав. Я только что вернулся от Западной Стены, где читал послеобеденную молитву, Минху, вместе с тысячами других евреев. В течение всего дня сотни тысяч израильтян приходили к месту, на котором когда-то стоял Священный Храм, и горячо молились о его восстановлении. Сейчас они лишены возможности посещать Храм, но ничто не удержит их вдали от его руин.
    Со времени самого страшного в истории преследования евреев сменилось всего два поколения. Нацисты не только истребили шесть миллионов человек, но и разрушили наши учреждения. Ни одна иешива не выстояла, ни одна община не осталась нетронутой. Евреям никогда не приходилось переживать ничего подобного. В то же время, глядя на толпы приходивших к Западной Стене израильтян, я с трудом мог представить себе, что всего лишь полвека назад наш народ пережил такой надлом. Эти живые, энергичные люди никак не ассоциировались в моем сознании с фотографиями изможденных жертв Холокоста. Когда я перевожу взгляд с моей матери, пережившей Холокост, на моих детей, ее внуков, мне становится не по себе. Создается впечатление, что между этими поколениями нет преемственности. Каким образом врожденная гордость и уверенность в себе могли возникнуть из нечеловеческого страдания и ужаса?
    Еврейскому народу хватило короткого промежутка времени — всего в два поколения — для того, чтобы умножить свои ряды, вновь отстроить иешивы и восстановить общины. На земле своих предков евреи создали современное процветающее государство и успешно защитили его в нескольких войнах — с помощью впервые за две тысячи лет созданной израильской армии. Они организовали по всему земному шару преуспевающие общины, влияние которых ощущается во всех сферах жизни мирового сообщества. В это трудно поверить. В реальной жизни такого просто не бывает.
    Естественно, человек пытается разобраться в причинах, вызвавших такие разительные перемены. Всевышнему хорошо знакомо это стремление, Им Самим заложенное в нашей природе. Что же именно Он хотел сообщить евреям, проведя их сквозь страшные испытания — к такому невероятному возрождению?
    Сравнивая общество, существовавшее до двух мировых войн, с современным, я нахожу, что они разительно отличаются друг от друга. В течение двух тысячелетий, прошедших с момента разрушения Второго Храма, сыны Израиля были рассеяны по всему миру и жили среди чуждых им народов, лишенные всяких прав и подвергающиеся постоянным преследованиям. Периоды гонений и безжалостных погромов сменялись короткими передышками, подаренными нам капризной «доброй волей» того или иного тирана.
    Посмотрите, каково положение евреев в современном обществе. Наши гражданские права вписаны в конституции почти всех стран, в которых есть еврейские общины; у нас — собственное государство, нигде в мире нам не угрожает истребление. Сейчас мы, в сущности — совершенно другой, новый народ.
    Наши общественные организации систематически уничтожались нацистами. Ни одну из ныне существующих синагог не назовешь продолжением синагоги из ушедшего мира; ни одну из действующих иешив по-настоящему нельзя считать преемницей какого-либо «материнского» учреждения прошлого. Сохранились только имена. Все наши институты молоды. Личности выжили, но народ Израиля был уничтожен и возродился из жалких останков.
    Истребление европейского еврейства напоминает разрушение Храмов. Уничтожение каждого из Храмов знаменовало собой конец очередного этапа еврейской истории и возвещало приход новой эры. Всякий раз евреи восстанавливали свои силы и устремлялись к новой цели. Возможно, для того чтобы лучше понять наше сегодняшнее положение, стоит оглянуться и попытаться оценить те перемены, которые принесли еврейству прошлые несчастья.
    Наши Учителя говорили, что разрушение Первого Храма было спровоцировано идолопоклонством, распутством и кровопролитиями, а уничтожение Второго — ненавистью, поселившейся в среде самих евреев (Талмуд, трактат Йома, лист 9).
    Однако любые проступки имеют логическое объяснение и являются реакцией на какие-либо события и ситуации.
    Ответ в первом случае, вероятно, нужно искать в самом феномене идолопоклонства. Тора наполнена предостережениями о его опасности. Это недоступно нашему пониманию, так как мы не имеем ни малейшего желания поклоняться идолам. Талмуд (трактат Санѓедрин, лист 102) рассказывает историю рава Аши, одного из редакторов Вавилонского Талмуда.
    Однажды он рассказывал своим ученикам о Книге Царей (Мелахим). В конце урока он объявил, что в следующий раз расскажет им о Менаше, сыне царя Хизкияѓу, который был, быть может, самым порочным царем периода Первого Храма и великим идолопоклонником. Рав Аши обмолвился о нем как о самом обычном человеке, так как не хотел проявлять ни малейшего уважения по отношению к подобному злодею. В ту же ночь Менаше явился раву Аши во сне и задал ему вопрос из Торы, на который тот не смог ответить. Тогда Менаше прояснил ему суть сложной проблемы и потребовал, чтобы рав Аши относился к нему с должным уважением как к великому знатоку Торы. Рав Аши спросил его во сне, почему, зная Тору, как свои пять пальцев, Менаше был все-таки идолопоклонником. И Менаше сказал, что если бы рав Аши жил в его времена, он обратился бы к тем же самым идолам.
    Эпоху Первого Храма можно сравнить с детством. Тогда евреи имели возможность пировать за столом Всевышнего. У нас были пророки, сообщавшие нам Его волю, и присутствие Творца постоянно ощущалось среди народа Израиля. Все нормальные дети горячо любят своих родителей, но, достигая подросткового возраста, начинают бунтовать, стремясь вырваться из-под их опеки. Родительский дом прекрасен, однако в нем становится слишком тесно. Ребенок стремится к независимости и хочет принимать решения самостоятельно. Однако для того чтобы отделить себя от Всевышнего, необходимо поставить между Ним и собой некоего посредника. Вот в чем заключается соблазн почитания идолов.
    Разрушение Первого Храма для еврейского народа ознаменовало конец детства. Мы более не ощущали направляющую руку Творца. Он перестал посылать нам сообщения через пророков.
    Второй Храм уничтожен бессмысленной ненавистью. Опорой этого Храма служило единство еврейского народа. Когда мы все выступаем как один человек, мы автоматически устанавливаем связь с Творцом. Евреи достигли единства лишь на горе Синай. Одна Тора способна сплотить наш народ. Второй Храм олицетворял начало взрослой жизни, когда на первое место выдвигалось общение на социальном уровне. Мы уже не стеснены родительским домом и учимся вдали от него. Финансово родители все еще поддерживают нас, однако уже не подавляют своим присутствием. Теперь мы конфликтуем с друзьями. Уроки, извлекаемые человеком из этой стадии жизни, помогают ему познать ценность общества.
    Но со временем даже общество начинает нам надоедать. По мере взросления в нас растет потребность жить по-своему. Мы хотим померяться силами с окружающим миром и создать в нем что-то свое, изменить и приспособить его под свои нужды и интересы.
    Второй Храм был разрушен, и евреи малочисленными группами рассеялись по враждебной Земле. Трудолюбием и изобретательностью в течение двух тысяч лет изгнания мы демонстрировали миру волю к жизни и удивительную стойкость. Сыны Израиля проявили способность упрямо преодолевать препятствия и крепко держаться за самое дорогое, что у нас есть — Творца, Тору и осознание себя как личностей и как народа.
    Это — период зрелости еврейского народа. Оглядываясь на этот этап нашей истории, мы можем лишь глубоко поклониться нашим предкам и поблагодарить их за то, что они с честью провели нас через такие невообразимые испытания.
    Теперь мы уже взрослые и умудренные опытом. Позади незрелый бунт юности и мучительное соперничество молодости. Мы прошли через всевозможные несчастья, сопровождающие трудный период зрелости, и дожили до зрелости. Мы готовимся к концу нашей истории, копим силы и приводим в порядок собственную жизнь перед завершением мировой истории.
    Пришло время оценить пройденный духовный путь. Чему мы посвятили жизнь, чего добились, что поможет нам выдержать Суд нашего Создателя?
    Используя накопленную мудрость, мы должны собрать воедино все разрозненные островки нашего народа. Это — настоящая сокровищница ума, доброты, таланта и духовности. Люди более не страшатся быть евреями. Муки нашей зрелости, заставившие многих бежать в надежде спастись от боли и страданий, сегодня не угрожают нам. Еврейские общины более не являются прежними сплоченными и закрытыми для посторонних группами, и принимают всех, кто искренне хочет вернуться в их лоно.
    Все негативные факторы, отпугивавшие евреев, исчезли, зато положительный импульс объединения вокруг идеи принятия Торы жив и по сей день.
    Мне кажется, что период зрелости нашего народа предоставляет нам замечательную возможность восстановить собственную мощь. Множество детей Авраама рассеяно по миру. Только представьте себе величину той духовной силы, которая будет выпущена на волю в случае воссоединения всех людей с еврейскими корнями.
    Это — наше историческое задание, задание, которое евреям предстоит выполнить в этот период. Мы должны уничтожить возведенные ранее оборонительные сооружения и научить себя преодолевать страх. Мы должны обратиться к нашим собратьям с любовью и доверием, чтобы вместе придти к Всевышнему.

КЛУБ  ЗНАМЕНИТЫХ  ХАРЬКОВЧАН

ЯКОВ БОРИСОВИЧ ФАЙНБЕРГ
К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ

Академик Яков Борисович Файнберг

    Яков Борисович Файнберг, академик национальной академии наук, в конце 50-х гг. прошлого столетия заложил основы нового направления в физике плазмы — плазменной электроники. В 1956 г. предложил новое направление в физике ускорителей — коллективные методы ускорения. В Харьковском физико-техническом институте основал теорико-экспериментальную научную школу плазменной электроники, физики и техники ускорителей и инерционного управляемого термоядерного синтеза.
    Яков Борисович родился 7 сентября 1918 г. в небольшом городке Золотоноша Черкасской области. Его мать Розалия Ефимовна преподавала в школе, отец Борис Моисеевич, хорошо знающий свое дело фармацевт, заслужил авторитет и уважение горожан. Несмотря на занятость в школе, Розалия Ефимовна уделяла много внимания сыну. Мыслящий, обладающий тренированной памятью, Яков учился легко. Первый «живой» профессор, которого он увидел в жизни, был Антон Карлович Вальтер, который в те годы консультировал Харьковский электромеханический завод. 3-я средняя школа, в которой учился Яша, находилась в этом же районе. «И вот перед нами, десятиклассниками,- вспоминает он, — предстал очень молодой (ему тогда не было и тридцати), спортивного вида «живой» профессор, который в доступной форме излагал самые современные достижения физики (нейтрино и др.). И хотя он это не подчеркивал, было ясно, что перед нами — один из участников событий, которые совершаются в физике. Эта лекция, как и его замечательная книга «Атака атомного ядра», в большой степени способствовала тому, что немало молодых людей нашего поколения приобщились к физике и связали свою судьбу с этой замечательной наукой».

Яков Борисович Файнберг с родителями. 30-е годы.

    В 1935 г. Яков Файнберг поступил на физическое отделение физмата ХГУ. Ему посчастливилось слушать лекции выдающегося физика-теоретика ХХ века Льва Давидовича Ландау и академика Кирилла Дмитриевича Синельникова. Первое самостоятельное научное исследование Я. Файнберга — его дипломная работа, выполненная под руководством К. Синельникова. Окончил университет он в 1940г. и был направлен в аспирантуру.
    Вторая мировая война изменила все планы. В числе 90 аспирантов, студентов, преподавателей физмата, отобранных на краткосрочные курсы авиационных техников-прибористов при Военно-воздушной академии им. Жуковского, Яков Файнберг уезжает в Свердловск, затем — в Кызыл-Орду, куда был эвакуирован университет. Он появился в кузове грузовой машины в расхристанной шинели и вещмешком на спине. С интересными подробностями вспоминает об этой встрече доктор физ.-мат. наук Владимир Коган, который в то время тоже был аспирантом университета. Он приехал на пару дней раньше и смог даже, кроме необходимой информации об университете и коллегах, передать Якову более-менее свежий привет от его матери, которую видел в Борисоглебске. Он же привел его к К. Д. Синельникову, с которым Яков «сразу начал обсуждать физические проблемы, заинтересовавшие их еще … в предвоенное харьковское время… Обсуждении вопросов физики при первой же встрече в самой неподходящей для этого ситуации было вполне естественно для этих увлеченных наукой людей…». «На моих глазах в далекой Кызыл-Орде, — вспоминает В.Коган, — зарождалось в беседе Кирилла Дмитриевича и Якова Борисовича новое направление физических исследований, развернувшееся в УФТИ в 50-х годах, физика плазмы и управляемого термоядерного синтеза»… (Возможно, это было и не в первую встречу, но такой разговор в Кызыл-Орде точно состоялся).
    В военные годы он занимался научными разработками оборотной тематики. В течение 1944-1945 гг. служил старшим инженером одной из технических спецчастей советской армии под руководством генерал-майора Авдеева, которого считал одним из лучших своих наставников.

Яков Борисович Файнберг. Военное фото

    После демобилизации, с октября 1946 г., научная деятельность Якова Борисовича была связана с УФТИ навечно, его назначают старшим научным сотрудником теоретического отдела А. И. Ахиезера. В конце 48-го он женится на Евгении Владимировне Лифшиц. (Е. В. многие годы работала в УФТИ, занималась вопросами спектроскопии, защитила кандидатскую). Их семейная жизнь, по словам самого Якова Борисовича, была «безоблачным романтическим путешествием длиною в жизнь».
    Более полувека Я. Файнберг посвятил себя науке. Он был чрезвычайно настойчив в достижении цели, стремился проникнуть в глубину, сущность проблемы, обязательно получив и экспериментальное подтверждение. Яков Борисович придавал исключительное значение интуиции, которая, действительно, его почти не подводила. Перечисление его научных достижений чаще всего начинается со слова «впервые».
    Яков Борисович считал, что каждый ученый просто обязан подготовить себе замену, воспитать учеников и поэтому много времени и внимания уделял работе с талантливой молодежью. Более 25 докторов и 30 кандидатов физико-математических наук называют себя учениками школы академика Якова Борисовича Файнберга, несмотря на то, что он никогда не заявлял, что имеет свою научную школу. Кроме научной работы в течение 20 лет читал лекции по физике и теории ускорителей и дополнительным главам электродинамики для студентов-физиков старших курсов университета. В своей преподавательской деятельности всегда придерживался двух требований — научить учиться и понимать важнее, чем знать.
    За исключительные научные заслуги Яков Борисович Файнберг был в 1964 г. избран членом-корреспондентом АН УССР, а в 1979 г. — академиком.
    На протяжении почти 60 лет он был одним из самых авторитетных физиков-теоретиков нашей страны, широко известным не только в Украине, но и за рубежом. «Бороться и искать, находить и не сдаваться» — под этим девизом прошла вся его жизнь. 7 марта 2005 года он ушел из жизни.
    Отмечая в этом году 90-летие со дня рождения Якова Борисовича Файнберга, его коллеги проводят в стенах ХФТИ конференци, его ученик профессор В. Г. Карась со товарищи подготовил и выпустил книгу, посвященную Учителю; на Чайковского, в стенах старого корпуса УФТИ будет открыт кабинет-музей ученого. Якова Борисовича помнят, его наследие осталось потомкам, а это самое главное.

Лариса Воловик

ПОЗДРАВЛЯЕМ!

    Валерию Давидовичу Берлину, члену Союза журналистов Украины, неуто­мимому харьковскому исследователю 28 августа исполняется 70 лет.

    Валерий Берлин — человек известный, автор книг «Приглашение к тайне», «Бессмертный человек с разными песнями. Федор Шаляпин и харьковчане», «Мне б только растревожить старину…» (и др.). По меткому выражению знаменитого Ираклия Андроникова, это — «человек, перед которым открываются сундуки и клады». В жизни этого неутомимого исследователя, собравшего уникальный архив, есть, по его же словам, две страсти — шахматы и историческая журналистика. Он и сейчас занимается и тем, и другим. Читает лекции, пишет статьи, с азартом исследует старину, радуя нас новыми находками.

    Поздравляем Валерия Давидовича с 70-летием и желаем новых открытий, находок. Пусть присущая Вам настойчивость в поисках и сохранении культурного наследия, связанного с Харьковом и харьковчанами, не оставляет Вас, и пусть все это продолжается до 120-ти и дальше!

ПО  СЛЕДАМ  НАПЕЧАТАННОГО

ПИСЬМО  В  РЕДАКЦИЮ

    Уважаемая Лариса Фалеевна!
    Конечно, Ваша статья «Кричащая тишина» в «Дайджест Е» №2(102) за этот год носит принципиальный характер и пора об этом говорить. Скорее, не говорить, а просто надо нам уяснить, как Вы совершенно правильно написали, что «Катастрофу мы заговорили». На наших Запорожских еврейских чтениях, которые ежегодно проводит Запорожский национальный университет и Запорожское городское отделение общества «Украина-Израиль», мы перестали делать отдельную секцию по Холокосту — доклады на эту тему проходят в разных секциях. Дело в том, что надо не «тарахтеть» ежедневно об этом, писать надо реже, но глубже, с большим общечеловеческим, я бы сказал, общефилософским осмыслением, чего, скажем, в десятках статей и в помине нет.
    Последняя фраза Вашей статьи — «Что и как можно было сказать студентам, чтобы на месте расстрелов 16-ти тысяч женщин, стариков, детей, стоя у их могил, почувствовать в душе «зажженные свечи любви и добра»?! — и определяет дальнейшую нашу работу в этом плане. Приведенные Вами неудачные и неуместные выражения — это не что иное, как неумение их авторов найти нужные слова для выражения своих чувств — надеюсь, не более того.
    Вторая статья в рубрике «Нарочно не придумаешь» в № 4(105) произвела совсем другое впечатление. Мне кажется, что Вы много чести оказали этому безграмотному письму, поместив его на страницах Вашего издания. А вот пояснение историка Валерия Вохмянина вполне уместно, и его надо оставить, ибо не каждый может сам разобраться в этом словосочетании «Мемориал-музей». А вот с к.ист. н. Валентиной Сушко не совсем согласен — пусть создаются школьные музеи, экспозиции и не надо бояться того, что они будут «выталкивать друг друга из существующей культурно-информационной ниши» (как изящно сказано!)

Семен Федотович Орлянский,
кандидат ист. наук,
доцент Запорожского
национального университета