2013
март
№3 (165)
Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
каждый выбирает для себя.
Юрий Левитанский

15 НИСАНА 5773 ГОДА – 26 МАРТА 2013 ГОДА ПОЗДРАВЛЯЕМ С ПЕСАХ!

Песах — один из древнейших праздников народа Израиля и благодаря особой семейной атмосфере, пожалуй, один из самых любимых. При этом, помимо особого привкуса древности, а для многих и ностальгии детских воспоминаний, этот праздник заключает в себе несколько вневременных и во многом универсальных смыслов.

Это связано с главной идеей праздника — исходом из Египта, то есть с избавлением, выходом из рабства на свободу. Освобождение значимо не только для человека, находящегося в тюрьме, а исход — не только для того, кто находится в изгнании. Эти понятия актуальны почти для каждого человека на различных этапах его жизни. Ведь рабство может быть не только физическим, но и экономическим, а изгнание — социальным или эмоционально-психическим, переживаемым человеком в силу определенных обстоятельств. То есть Египет может быть представлен в жизни каждого человека в самых разных обличьях. Это может быть место заключения или чужбина, но, вместе с тем, и непомерные долги или затянувшийся семейный конфликт. Рабство — это не однократное точечное явление, а то, что подстерегает нас и стремится овладеть нами на протяжении всей нашей жизни. Это любая ситуация, в которой человек страдает, терпит и не в состоянии выйти из нее. Каждый человек, будь он глубоко верующим или законченным нигилистом, в подобной ситуации надеется на некое чудо, которое спасет его. Ибо суть рабства не только в том, что человек находится в тяжелом положении и подвержен продолжительным страданиям, главное — что он не имеет представления о том, как из всего этого выбраться. Тот, кто находится в подобной ситуации, находится в «Египте». Он знает (насколько человек, в принципе, может знать подобные вещи), что не в силах найти решение, знает, что побег невозможен, ибо стены «Египта» слишком высоки. И поэтому остается надеяться лишь на чудо.

С этой точки зрения празднование исхода из Египта заключает в себе очень важный посыл, значимый для каждого человека. Он состоит в том, что есть прецедент, национальная память хранит чудо освобождения. Исход из Египта может поддержать в качестве символа освобождения из тяжелого и горького рабства даже того, кому с трудом верится в возможность избавления. Ибо исход из Египта — это чудо, на которое, осознанно или подсознательно, надеется даже потерявший всякую надежду.

К сожалению, у нас нет рецепта исхода. И это понятно, ибо «Египет» — это безвыходный лабиринт, яма, за стены которой не зацепишься. Однако «Египет» содержит то, что, на первый взгляд кажется вершиной порабощения, но на самом деле является началом избавления. Это острое ощущение непереносимости рабства. Ведь к рабству можно привыкнуть, примириться с ним, научиться вести двойное существование. Тот, кто приспособился к жизни в рабстве, навряд ли сможет выйти на свободу даже тогда, когда двери отворятся. Но тот, кто остро переживает удушливую горечь рабства, кто дошел до предела, тот, на самом деле, находится в начале процесса избавления. Эта точка характеризуется не столько болью и горечью, сколько отказом мириться с порабощением, неспособностью продолжать терпеть. Это точка кризиса, когда осознание проблем становится более глубоким, а способность приспособиться к ним иссякает. Здесь-то и зарождается возможность новой действительности.

Поэтому времена кризиса — это не только цепочка личных и общественных трагедий, но и возможность нового взгляда, более ясного представления в отношении прошлого и настоящего. И если подобное обновленное видение действительности возникает, то это само по себе — начало освобождения и избавления.

Я желаю всем празднующим Песах обрести этот новый взгляд и ощутить возможность исхода. Пасхальный седер в каждом еврейском доме — это важное напоминание не только об избавлении Израиля в прошлом, но и о грядущем освобождении.

Раввин Адин Штейнзальц



Владимир Терлецкий

ДЕЛО ВРАЧЕЙ

(эпизод из жизни современника)

Сообщение передали утром по радио. Поначалу оно не произвело впечатления: всякие разоблачения типа «врачей» появлялись регулярно.

Многие дела «беспачпортных космополитов» имели реальные последствия: кого не сажали — снимали с работы. Позже стало ясно, что подготавливалось общественное мнение.

Я пришел в то утро в цех и сразу же (не помню, зачем) зашел к начальнику Николаю Ильичу Бубликову. Буквально через несколько минут открылась дверь, и зашел парторг цеха Иван Васильевич Титов. Титова в цехе недолюбливали не только его подчиненные (он был мастером участка 600-амперных автоматов), но и большинство цеховиков. Прозвище у него было Титов с ударением на первом слоге с намеком на скандально ошельмованного тогда лидера Югославии. Плохого за ним ничего не числилось. Не любили, скорее всего, за занудливость. Меня он пытался привлечь к чтению докладов по торжественным датам, но вскоре отстал: я докладывал очень нудно, без энтузиазма, положенную в конце здравицу в честь партии произносил без должного пафоса.

Был Титов высоким голенастым мужиком с лысой головой, вечно озабоченным лицом с большими серо-водянистыми глазами навыкате.

Теперь Титров был действительно озабочен, но то, что сказал, меня, признаться, огорошило: «Николай Ильич! Нужно срочно проводить работу с людьми! Нельзя, чтобы восприняли это, как вину всех евреев!..».

Дорогой, наивный (как мы все тогда) Иван Васильевич! Кто мог знать, что тогда в Сибири уже строились бараки для ВСЕХ евреев, и только смерть «отца народов» уберегла нас от этого ужаса.

Сыну Женьке тогда было уже пять лет, моей русской маме 52, она пережила оккупацию, но, без сомнения, поехала бы со мной на новые муки. Да, вождь помер своевременно. Сейчас, когда я пытаюсь представить себе эту картину, меня охватывает ужас. Тогда я, как и многие другие, этого не понимал. Бубликов внимательно выслушал Титова и сказал: «Иван Васильевич, конечно, твоя задача парторга работать с людьми, но я скажу тебе так: за свой цех я спокоен!»

Бубликов оказался прав, нас «траченых» в цехе было трое: Флора Григорьевна Хмельницкая — технолог механического участка, Наталья Медведева — бухгалтер цеха и я — старший инженер участка металлокерамики.

Надо отдать должное, в цеху у меня со всеми (я имею в виду и работяг) были ровные, уважительные отношения. Народ был разный. Очень много «поездников»: это люди, жившие в пригороде или в районе, имевшие дома и приусадебные участки. Работа на заводе избавляла их от необходимости идти в колхоз или совхоз для сохранения личного участка. Ко мне часто обращались за приготовлением растворов для опрыскивания сада, огорода, учащаяся молодежь за помощью по химии, а иногда без материальной нужды: поинтересоваться нашим производством или просто побеседовать на различные темы.

Подтверждением хорошего отношения был интересный случай — в одной из моих комнат делали прививку, после чего исчез мой микрометр. Я, конечно, был огорчен, но шума не поднимал. Через несколько дней ко мне заявился парень с механического участка. Я его, в принципе, знал только в лицо. Парень сказал: «Володя, у тебя увели микрометр! Мы этому жлобу внушили: знай, у кого берешь! Так вот, микрометр возьми, а кто взял, тебе знать необязательно!..» Я поблагодарил парня за микрометр — к этому времени я за него рассчитался, так что получил подарок, который храню по сей день.

В этот «знаменательный» день меня вызвала Флора Георгиевна — руководитель группы агитаторов и, посе­товав, что евреи вечно куда-нибудь вляпаются, объяснила, что выборы на носу и надо идти на участок проводить работу. На счет «вляпывания» у меня сразу же появились некоторые сомнения: как ординарный врач Тимошук смогла «распознать», что академики делают что-то не так. Время подтвердило слова известной тогда песни: «Когда страна прикажет быть героем — у нас героем становится любой!..»

Итак, я отправился к своим избирателям. Мой участок — несколько частных домов по Салтовскому шоссе. Населял их обычный народ, работавший на заводах. Моя деятельность сводилась к тому, что, вместо занудной агитации, я вел разговоры о международном положении, беседовал «за жизнь», был в курсе всех семейных дел и всячески старался не докучать.

Правда, без некоторых осложнений не обходилось: в одном из домов жил квартирант-работяга не то с «Серпа и Молота», не то, ещё откуда. Тогда квартиры снимали самые разные люди: были вышедшие из заключения, которым даже временная прописка позволяла устроиться на заводе в «горячий» цех или в «гальванку». Зачастую они задавали провокационные вопросы, например, правда ли, что все американцы — евреи. Пользуясь «лояльной» формой вопроса, я детально описывал историю заселения Америки, и моего собеседника это, вроде, устаивало.

В тот злополучный день он оказался на месте, и я ожидал продолжения разговора на эту тему. Я детально рассказал о последних событиях, изложив всё без комментариев, напомнил, что скоро выборы, и уже собирался уходить, но тут ко мне подошел этот парень. То, что он мне сказал, повергло меня в шок. Я помню все, до последнего слова, до сих пор.

«Вова, — сказал он (откуда он узнал моё имя, не имею понятия) — ты не тушуйся! Не держи нас за дураков. Мы эти штуки добре понимаем! Помочь тебе, ну, ничем не можем, но проголосуем все до 11 часов!» Тогда о работе агитатора судили по тому, как быстро «отголосовали» избиратели его участка. Позднее я читал интервью с Зиновием Гердом. Его спросили, как он жил в окружении антитсемитов. Герд сказал, что он всегда верил в лучшие качества людей. Ему повезло. Мне тоже.


ПОЗДРАВЛЯЕМ!

Харьковский городской голова Геннадий Кернес стал триумфатором XVII ежегодной премии Украины «Человек года» в 2012 году в номинации «Городской голова года».



ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ


Лиза Юдина

ПОРА ПРЕКРАТИТЬ АВТОМАТИЧЕСКОЕ ПРИСВОЕНИЕ СТАТУСА БЕЖЕНЦЕВ

На конференции в Гарвардском клубе на Манхэттене ряд высокопоставленных лиц и экспертов, в том числе, посол Израиля в ООН Рон Просор, выступили против существующей с 1948 года классификации ООН в отношении арабских беженцев из Палестины. Конференция положила начало разработке законодательной инициативы США, направленной на прекращение автоматического присвоения статуса беженца потомкам бегунов.

«Палестинские беженцы». Откуда взялось это выражение? Куда и откуда они бежали? Почему? Об этом и пойдет сегодняшний разговор. Начнем с того, что признаем: проблема «палестинских беженцев» — это крупнейший проигрыш Израиля в информационной войне. В этом деле арабы при поддержке ООН оставили нас далеко позади себя. Если прислушиваться к мнению наших оппонентов, то без решения этой проблемы Израиль вообще не имеет право на существование.

Итак, откуда взялись «палестинские беженцы»?

Год 1947. 29 ноября ООН приняла решение о создании еврейского и арабского государств в Палестине. Евреи свое государство создали, арабы — отказались. И 15 мая 1948 года армии Египта, Сирии, Иордании, Ирака и Ливана вторглись на территорию только что созданного еврейского государства Израиль.

9 марта 1949 года израильские войска подняли Государственный флаг над южным портом — Эйлатом. В этот день война за Независимость закончилась. Слава Б-гу, нашей победой.

Мы же с вами отправимся сейчас в прошлое — между ноябрем 47-го и маем 48-го. Арабские страны начали готовиться к войне сразу же после резолюции ООН. Появились призывы к арабскому населению, жившему на территориях, где должен был возникнуть Израиль. «Победа обеспечена, — говорилось в тех призывах, — но добиться ее можно будет гораздо легче и с меньшими потерями, если местное арабское население освободит путь. Оно вернется вслед за победоносными арабскими войсками не только к своим домам и имуществу, но еще получит дома и имущество побежденных и уничтоженных евреев». Сказано — сделано. Кому не хочется гордо войти в свой город вместе с победоносной армией и завладеть имуществом поверженного врага?! Перспектива не из последних.

Арабы начали готовиться к мероприятию.

Самые состоятельные, не дожидаясь открытых военных действий, уже в декабре 1947 и в начале 1948 года покинули свои дома. Газета «Аш Шааб» писала 30 января 1948 года: «… люди, покидающие свой дом и свое дело, чтобы жить в другом месте… С первыми признаками бедствия они уносят ноги, чтобы не оказаться в огне борьбы». В начале весны давление на арабское население резко усилилось: их просили покинуть морское побережье, чтобы не создавать трудностей вторжению арабских армий. Еще не существовало государства Израиль, еще власть принадлежала англичанам, но уже более 200 тысяч арабов покинули побережье.

Писали газеты. Вещало радио.

Только цитаты. Без комментариев.

Джордж Хаким, греко-католический епископ Галилеи в интервью бейрутской газете «Цде аль-Жануб» (16 августа 1948 г.) сказал: «Беженцы были уверены, и их официально поддержали в этой уверенности, что уходят они ненадолго и скоро, через неделю-две, вернутся. Их лидеры обещали им, что арабские армии в два счета уничтожат «сионистские банды» и нет никакой опасности, что они уходят надолго».

Лондонский еженедельник «Экономист» (2 октября 1948 г.): «Из 62 тысяч арабов, живших в Хайфе, осталось не более пяти-шести тысяч… Главной причиной были декларации и воззвания Высшего арабского совета, требующего от арабов покинуть свои дома и хозяйства… Ясно давали понять, что арабы, которые останутся в Хайфе под властью евреев, будут рассматриваться как изменники».

Арабская радиостанция Ближнего Востока, вещавшая с Кипра (3 апреля 1949 г): «Мы должны помнить, что Высший арабский совет поддерживает уход арабов, проживающих в Яффо, Хайфе и Иерусалиме».

Секретарь Лиги арабских стран в Лондоне Э. Атия (в книге «Арабы», Лондон, 1955): «Это всеобщее бегство явилось большей своей частью выражением веры арабов в широковещательные сообщения и призывы совершенно лишенной чувства реальности арабской печати и в безответственные выступления некоторых арабских лидеров, обещавших, что в течение короткого времени евреи будут разбиты армиями арабских стран, и арабы Палестины смогут вернуться на свою землю…».

Эмиль Гури, секретарь Высшего арабского совета (интервью лондонской «Дейли Телеграф» в Бейруте 6 сентября 1948 г.): «Не хочу никого обвинять, хочу лишь помочь беженцам. Положение, в котором они оказались — непосредственный результат действий арабских стран, выступивших против разделения и создания еврейского государства. Арабские государства единодушно согласились с этой политикой, и они обязаны участвовать в решении проблемы».

Газета «Фаластын», Иордания (19 октября 1949 г.): «Арабские государства поддерживали арабов в их решении временно оставить дома, чтобы не мешать вторжению арабских армий».

Премьер-министр Ирака Нури Сайд: «Мы разгромим эту страну с помощью нашего оружия и сотрем с лица земли любое место, в котором захотят спрятаться евреи. Арабы должны переправить своих жен и детей в безопасные районы до окончания боев».

Хабиб Исса, пресс-атташе Лиги арабских стран (ливанская газета «Аль Хода», 8 июня 1951 г): «Генсек Лиги арабских стран Азам Паша заверил арабов, что захват еврейских земель и оккупация Тель-Авива будет просто военной прогулкой. Он подчеркнул, что арабские армии уже стоят на границах и что миллионы, которые евреи вложили в экономическое развитие, станут легкой добычей арабов, ибо дело стоит за немногим: сбросить евреев в Средиземное море. Арабам Палестины дали братский совет: оставить дела, земли и имущество и ждать своего часа в соседних братских странах, пока арабская артиллерия не сделает свое дело».

Высший арабский совет (Коммюнике в Лигу арабских стран, 1952, Каир): «Некоторые из арабских лидеров в арабских странах возвещали, что они благословляют эмиграцию арабов в соседние страны до момента полного захвата земель Палестины. Многие из арабов были обмануты этими воззваниями».

Итак, подогреваемые своими лидерами, запуганные жуткими рассказами о «зверствах евреев», а главное, согреваемые надеждами в скором будущем получить и свое, и чужое добро, арабы, жившие в Палестине, ударились в бега еще до начала войны. Генерал Глабб Паша («Дейли мейл», Лондон, 12 августа 1948 г): «Арабские граждане были охвачены паникой и повели себя позорно. Часто села оставлялись задолго до того, как до них докатывалась война».

Четверть миллиона арабов оставили территорию Государства Израиль в конце весны и в начале лета 1948 года. Лидеры арабов подчеркивали добровольный характер отъезда и гордились этим. Сейчас, правда, слово «добровольно» благополучно кануло в Лету, и его уже никто не упоминает. Кеннет Билби, американский корреспондент в Израиле в 1948 году (книга «Новая Звезда на Ближнем Востоке», Нью-Йорк, 1950): «Бегство арабов… поддерживалось большинством арабских лидеров и всем Высшим арабским советом в Эрец-Исраэль. Первую волну поражения арабов они считали временным явлением. Если арабы убегут в соседние страны, это заставит народы этих стран сделать большее усилие в поддержку вторжения. А когда оно завершится, беженцы смогут вернуться в свои дома, да еще присвоить имущество евреев, сброшенных в море».

Короче, примерно ясно, что происходило с арабами. Прошу заметить, слово «палестинцы» не присутствует ни в одном тексте. Оно попросту тогда еще не существовало.

А что евреи? Как они реагировали на это массовое бегство? Евреи просили арабов не уходить…

«Деликатность евреев не имеет логических границ». Это не мои слова, но я с ними полностью согласна. Правда, слово «деликатность» я бы заменила чем-нибудь покрепче, типа «слепота» или даже «маразм». В то время, как арабы только и ждали момента уничтожить всех евреев, «где бы они ни прятались», и завладеть их имуществом, евреи умоляли арабов не покидать свои дома, не бежать, принимая бешеных волков за библейских овечек. Епископ Галилеи Хаким заявил секретарю Американского христианского палестинского Совета Карлу Бару: «Арабы Хайфы бежали несмотря на то, что еврейские местные власти гарантировали им безопасность и права как гражданам Израиля» («Нью-Йорк геральд трибюн», 30 июня 1949 г.)

Из отчета штаба британской полиции в Хайфе (26 апреля 1948 г.): «Евреи стараются всеми силами убедить арабских жителей остаться, продолжать нормальную жизнь, открывать магазины и конторы, ничего не бояться…». Но… «длинный караван вышел вчера из Хайфы в Бейрут. Отъезд морем не прекращается. Евреи все еще стараются убедить арабское население остаться в городе и продолжать нормальную жизнь… Еще один караван вышел из Тират-Хайфа в Иорданию. Отъезд морем продолжается. Все портовые причалы полны беженцами». Высший арабский совет через два года писал Лиге арабских стран: «Военная и гражданская администрация евреев, их представители выразили глубокое сожаление по поводу решения арабов покинуть места жительства. Мэр города Хайфы (еврей) обратился к делегации арабов с призывом отменить решение». Но они бежали. Теперь, несмотря ни на что, оказывается, что мы в этом виноваты, и должны им платить. Израиль виноват в том, что он победил в войне и лишил возможности беглецов завладеть имуществом своих растерзанных граждан. Большего абсурда придумать трудно, но еще абсурднее, что это «катит» и поддерживается не только мировым сообществом, но и многими левыми деятелями в самом Израиле.

Короче, кто бежал, кто не бежал. Сейчас нас интересует вопрос, сколько все-таки удрало?

По данным британских источников в западной Эрец-Исраэль в 1947 году проживали миллион двести тысяч арабов (по данным независимых источников, эта цифра явно завышена и составляла 800-900 тысяч). По данным тех же британских источников, арабов на территории провозглашенного Израиля приходилось 561000. После окончания войны в 1949 году в Израиле осталось 140 тысяч арабов. Следовательно, покинули страну где-то не более 420 тысяч арабов. Фарис аль-Хури, представитель Сирии в Совете Безопасности ООН, в мае 1948 года называл цифру беженцев в 250 тысяч. Э. Гури, секретарь Высшего арабского совета, сообщил 6 сентября 1948 года, что в середине июня было 200 тысяч беженцев, к концу июля их число достигло 300 тысяч. Специальный представитель ООН в Эрец-Исраэль граф Бернадотт сообщил в ООН 16 сентября 1948 года о 360 тысячах арабских беженцев, включив сюда и 50 тысяч на территории Израиля (документ ООН А1648). После июля 1948 года еще 50 тысяч арабов ушло из Галилеи и Негева. Жалко, что не все (реплика автора).

Позвольте, а откуда же взялись миллионы? Именно о них нам все время твердят. Проживало меньше миллиона, а беженцев — миллионы. Хитрая такая арифметика, можно сказать, фантастическая. А ларчик открывается совершенно просто.

Как считали беженцев? Пришел, сказал: «Я беженец» и достаточно. Не было тогда ни паспортов, ни удостоверений, ни даже водительских прав. Как только заявил, что беженец, сразу ООН начинала оказывать довольно внушительную материальную помощь. Помните анекдот «Халява, сэр!»? А кто от халявы откажется? Любой араб мог записаться как беженец. И в лагерях беженцев число «несчастных» начало расти как на дрожжах. В декабре 1948 года, когда число беженцев не превышало 425 тысяч, руководитель Агентства ООН для помощи беженцам сэр Рафаэль Чиленто сообщил, что он кормит 750 тысяч человек. Через семь месяцев, согласно отчету начальника полевых служб ООН, это число возросло до миллиона!

Э. Гури в речи в ООН назвал число беженцев в два миллиона. Выступавший после него представитель Ливана Надим Димешки сказал, что было изгнано (кем, евреями???) «более миллиона арабов. Через четыре дня представитель Судана говорил уже о «полутора миллионах беженцев». Во всех выступлениях арабских представителей никогда не звучали цифры менее миллиона (чего мелочиться-то?), но сочиняли они эти цифры каждый на свой лад в зависимости от аппетита. Вот такая «статистика»!

До войны ВСЕГО проживало не более миллиона?! Ну и фиг с ним. Какая разница, сколько их было на самом деле? Главное, сколько потребовать. Евреи? Евреи в своем благодушии и поставленном с ног на голову чувстве долга перед чужими (на своих это не распространяется ни в коей мере) все скушают. Ведь никого не удивило, никто не задавал вопросы, что вообще арабов на всей территории до войны проживало не более миллиона, сектор Газа попал под власть Египта, Западный берег с Иерусалимом — под власть Иордании, Голаны — под власть Сирии. Откуда же могли возникнуть миллионы беженцев? Государство Израиль-то занимало буквально клочок территории и далеко не все арабы покинули свои дома и бизнесы? Вот они, чудеса арифметики.

Чем дальше в лес, тем злее партизаны. Международный Красный Крест потребовал признавать беженцем всякого араба даже на территории Израиля и предоставлять ему помощь у него дома. Так еще сто тысяч арабских граждан стали «беженцами». Перешедшие в своей наглости все границы, Египет и Иордания потребовали, чтобы в списки беженцев были включены все арабы, которых сочтут нуждающимися в помощи как жертв войны 1948 года. И все молчали и соглашались. Все как будто забыли, что именно эти страны и развязали войну, и именно они призывали арабов покидать свои дома, и потому именно они обязаны оказывать помощь жертвам своей авантюрной войны! ООН примирилась с этим требованием и стала главным соучастником фальсификации. Еще интересная деталь в духе «тонкого» арабского востока: правительства арабских государств запретили Агентству ООН заниматься удостоверением личности «несчастных», а посему так никогда и не было выяснено, кто же в списках живой, а кто давно умер… Агентству не разрешили вести расследование и бороться против массовой подделки продовольственных карточек, их купли и продажи, ставшей широким бизнесом на Ближнем Востоке. Руководитель Агентства в отчете в 1950 году писал: «Есть основания верить тому, что смерть чаще всего скрывают, чтобы семья продолжала получать продовольствие на умершего» (Документы ООН, А1451). В октябре 1959 г.: «Список на продовольственные карточки только в Иордании включает 150 тысяч человек, не имеющих права на их получение, и еще множество умерших. Большинство значащихся в списках людей, живут и работают как рядовые граждане и в то же время продолжают получать продовольствие и медицинское обслуживание за счет налогоплательщиков всего мира». Вот такие «жертвы еврейской агрессии»!

Казалось бы, весь этот идиотский узел можно было разрубить одним махом — не разрешаете проверять достоверность получаемой помощи и списков

«беженцев» и «жертв войны», значит, с завтрашнего числа всякое поступление помощи прекращается, налогоплательщики всего мира не желают выбрасывать деньги на ветер. Но это никто не сделал. Кто будет связываться с арабами? Кому хочется их гнев на себя навлечь? Лучше и спокойнее евреев за глотку держать. Во-первых, им не привыкать, во-вторых, они по природе мазохисты, с радостью эту самую глотку подставляют, в-третьих, с их перевернутым сознанием, глядишь, что-нибудь и выгорит…

В статье использованы материалы Давида Гениса


ИСТОРИЯ И ПАМЯТЬ


Алина Ребель

СТРАШНЕЕ ХОЛОКОСТА

Все российские литературные рейтинги в прошлом году возглавляла книга Джонатана Литтелла «Благоволительницы». Я специально оговариваюсь — российские — поскольку в Европе книгу прочитали и оценили еще в 2006 году, но до нас она дошла не сразу. А когда дошла, произвела гораздо меньший, чем в Европе, но вполне заметный эффект.

Для «Благоволительниц» в литературном дискурсе, казалось бы, не должно было найтись места. Ведь, если говорить, например, о кино, всем так надоели фильмы о Холокосте, что в них отказывается сниматься даже проеврейски настроенная Натали Портман. Да и в литературе тема всплывает все реже: ну, что тут еще скажешь? Понятно все — ужас, кровь, миллионы погибших, мы помним, мы устали.

И вот появляется роман, читать который — почти пытка. Литтелл с хирургической точностью описывает весь путь главного героя (офицера СС, доктора юриспруденции Ауэ) сквозь ужасы Бабьего Яра и концлагерей, заставляет нас вместе с ним спускаться в ямы, где уложены еще теплые тела расстрелянных, добивать тех, кто еще жив, вдыхать дым печей Аушвица, подхватывать на руки маленькую еврейскую девочку, которой предстоит уйти туда же — в жернова безжалостной машины уничтожения.

Этот роман, пожалуй, — самая античитательская акция писателя за всю историю мировой литературы. Ведь по этой бурлящей реке из крови, гомосексуальных страстей, испражнений, отчаяния, безумия и литературно-музыкальных аллюзий совершенно невыносимо плыть. Невыносимо до такой степени, что хочется спрятаться от него, забиться в самый дальний угол дивана, навсегда удалить из компьютера и из памяти. И что же? «Благоволительниц» все дочитывают до конца. Доходят вместе с эсэсовцем Ауэ до финала, который кажется невозможным, невероятным в своей жестокости. Хотя, вроде бы, чем еще можно удивить того, кто добрался до конца этого безжалостного романа?

Для кого-то «Благоволительницы» — еще одна книга о Холокосте. С одной стороны, это так. С другой — это книга о катастрофе, но не о Катастрофе европейского еврейства, пусть даже доктор Ауэ занимается именно «еврейским вопросом». Это книга о катастрофе человечества и человечности. Литтеллу удалось написать о Холокосте так, что книга получилась масштабнее заявленной темы. В ней нет отдельных судеб погибших, в ней есть миллионы евреев, которых уничтожают по-деловому сосредоточенно, разрабатывая планы, которые должны утвердить «наверху».

Все они — жертвы блистательно отлаженной машины для убийства. Машины, которая уничтожает всех, — возможно, в первую очередь даже не жертв, а палачей. В ней именно палачи изнемогают от поноса и рвоты, сходят с ума, стреляются, мрут от голода и тифа и... теряют душу, безвозвратно отдаваясь в руки своих самых черных, самых страшных инстинктов. Им уже никогда не вернуться домой, в свою милую бюргерскую Германию, ее больше нет. Ее уничтожат не советские войска, в них самих — смерть уютного европейского мира. Они уничтожили не только еврейских детей — они убили своих. Не зря Литтелл ближе к финалу вводит в сюжет банду австрийских подростков, оголтелых зверенышей, безжалостно убивающих всех подряд, насилующих собственных подруг и маленьких сестер.

Почему эта книга важна для нас с вами? Именно потому, что она не только про нас с вами, не только про наших бабушек и дедушек, про наш страх перед фашизмом, про наш «Яд Вашем». Это книга про то, что в той войне погибло не шесть миллионов евреев, а почти шестьдесят миллионов людей. Людей разных национальностей, разных политических взглядов и убеждений, разного нравственного уровня и социального статуса. Литтелл специально обезличивает жертв, выводя на поверхность лишь некоторых: то девочку в Бабьем Яру, то русского коммуниста, то кавказского еврея, который сам приходит на плаху. Для Литтелла евреи — емкий, наглядный, жестокий символ массового уничтожения одними гомо сапиенсами других гомо сапиенсов. Образ, который должен показать миру — это не еврейская беда и катастрофа, это все мы. Каждый из нас был жертвой или палачом. В этом аду нет национальностей, пусть даже доктор Ауэ занимается именно «еврейским вопросом». Потому что завтра следующий доктор Ауэ займется «французским», «испанским» или, например, «греческим». И для него это тоже будет просто работой. Он будет мучиться от рвоты и поноса, страдать от ночных кошмаров, скатываться все дальше в безумие, но по утрам снова будет отправляться в свой кабинет или в ров, куда прикажут сбрасывать трупы.

Прочтите «Благоволительниц», прочтите внимательно, вдумчиво, растяните на несколько месяцев. Эти восемьсот страниц, пожалуй, — самое тяжелое литературное путешествие из всех, которые вам приходилось переживать. Вы встретите здесь знакомые названия, промелькнут, казалось бы, лица родных. Возможно, вы даже будете поражены этим узнаванием. Литтелл настолько досконален и исторически точен, что этот масштабный роман вдруг становится личным письмом, предсмертной запиской от близких. Так, в самом начале вдруг проскользнул город Звягиль, ныне Новоград-Волынский, едва заметная точка на карте Украины. Там проезжает Ауэ с войсками СС. Там они походя расстреляют всех евреев. Там погибли мои прабабушка и прадедушка. Так это огромное литературное полотно стало для меня их предсмертным приветом.

Прочтите этот роман. Ведь Литтелл откуда-то знает про маленький город Звягиль и про омертвевший Сталинград, про рушащиеся дома Берлина и обряды горских евреев. Прочтите и дайте прочесть соседу. Особенно если ваш сосед — англичанин или русский, араб или француз, немец или японец. Читайте. Я не уверена, что это нас спасет: ведь доктор Ауэ тоже прекрасный знаток европейской и античной литературы, отлично разбирающийся в классической музыке и художественных стилях. Но блестящее образование героя не смогло защитить от его жестокости даже его близких. Так что нет, я не думаю, что роман «Благоволительницы» нас спасет. Я уверена, что он заставит нас ужаснуться. А именно страх удерживает человека в рамках дозволенного, не дает скатиться в безумие, мешает темным инстинктам одержать верх. Читайте! И, может быть, в будущем не будет ни Ауэ, ни Гиммлера, ни многих других героев самого страшного сюжета мировой истории и этой невыносимой книги.


«НЕ ХОЧУ ПРОЩАТЬ НАЦИСТОВ»

Израильский режиссер-документалист Ханох Зееви снял фильм «Дети Гитлера», рассказывающий о потомках нацистских преступников. Пять монологов о том, что такое быть сыном или внуком убийцы. Фильм этот появился потому, что Ханох несколько лет назад набрался храбрости и отправился в Германию, чтобы поговорить с личной секретаршей Гитлера. Он показывал ей фотографии своих детей, она рассказывала о том, что восхищается фюрером. Об этой встрече, о том, зачем снимать еще один фильм про Холокост, и о том, как евреи отомстили, Ханох рассказал в интервью.


— Ханох, ваш фильм «Дети Гитлера» меня потряс. Но почему вы вообще взялись за эту тяжелую тему?

— Вы знаете, я очень любил свою бабушку. Она родилась в Польше, а в 1933 году решила уехать в Палестину, чтобы быть среди пионеров-халуцим. Ее родители и друзья не одобрили эту идею, не восприняли ее всерьез, поскольку бабушка была такой городской штучкой — с маникюром и макияжем. Казалось, что она совершенно не приспособлена для жизни, которую вели пионеры в Израиле. Но она хотела это сделать — и сделала. Конечно, ей было тяжело, но она была здесь очень счастлива. А когда родился мой отец, она решила съездить в Варшаву, чтобы показать внука своим родителям, чтобы наладить отношения с ними. Ведь они не одобрили ее идею эмиграции, прощание было весьма холодным. Шел 1939 год. Все было готово — билеты, визы. Но за несколько недель до отъезда она узнала, что беременна моим дядей. Поездка отменилась. И поэтому я сижу здесь, перед вами. Потому что если бы она поехала тогда с моим папой в Варшаву, они бы уже не вернулись.


— Она так и не увидела родителей?

— Нет. С одной стороны, она была очень счастлива здесь, у нее появилась большая семья. Но с другой, бабушку страшно мучило то, что она так никогда и не смогла попрощаться со своими родителями, по которым очень скучала. Все погибли во время Холокоста, не осталось никого. Вот почему для меня Холокост — история очень личная, очень важная.


— Но «Дети Гитлера» не о жертвах Холокоста. Ваш фильм — о детях и внуках тех, кто устроил весь этот кошмар. Как пришла идея снимать именно их?

— Мой консультант по предыдущему проекту дал мне телефон секретарши Гитлера.


— Самой настоящей, которая работала у Гитлера?

— Разумеется! Ее звали Траудль Юнге. Для меня было потрясением узнать, что можно просто снять трубку, набрать номер и поговорить с секретаршей Гитлера. Я нашел в себе силы позвонить ей. Перед этим я два дня думал, а потом все-таки решился. Она выслушала меня, долго молчала, а потом сказала: «Хорошо, приезжайте». Я, конечно, был страшно удивлен. Но мы тут же отправились в Германию.


— То есть, вы поехали к ней?

— Можете себе представить? Мюнхен, прекрасный солнечный полдень. А я стою перед дверью секретарши Гитлера.


— Не могу...

— Когда она открыла дверь, мне показалось, что она очень похожа на мою бабушку — тот же возраст, та же стариковская повадка. На круглом столе в гостиной стояла большая пишущая машинка. Представляете, та самая, на которой были напечатаны приказы Гитлера. А потом мы пили кофе. И она вдруг спросила, где я живу в Израиле, есть ли у меня семья. Я достал фотографию дочери и показал ей. У меня не укладывалось в голове, что я вот так просто показываю фото своего ребенка этой женщине.


— И что же она говорила? Пыталась оправдаться?

— Для меня большим потрясением стало то, что она по-прежнему восхищалась Гитлером. Она даже от меня это восхищение не скрывала. Это был шок. И тогда я понял, что хочу снять историю Холокоста с этой стороны: попытаться заглянуть в глаза зла, понять, что это за семьи, в которых вырос нацизм, что это за люди были.


— Но что вы почувствовали, когда она рассказывала вам о восхищении Гитлером?

— Я приехал к ней как режиссер. Она была ключом ко всем остальным историям, которые я собирался рассказать. Она дала мне много информации, имена, номера телефонов бывших нацистов. «Дети Гитлера» во многом появились только благодаря этой встрече. Я был сосредоточен на своей задаче. Но, конечно, для меня это была очень тяжелая встреча. Слава Б-гу, я человек верующий. Мы встречались в пятницу, на следующий день, в субботу, у меня был выходной. А мне был очень нужен отдых, я был эмоционально выпотрошен после этой встречи. Я, конечно, понимал, что лично она никого не убивала. Но, с другой стороны, она это делала опосредованно, с помощью своей печатной машинки.


— Встречаясь с ней, с детьми и внуками нацистов, вы испытывали злость, желание отомстить?

— Я не ищу мести. Может быть, это прозвучит слишком пафосно, но наша месть — существование Израиля, наши большие счастливые семьи, сильная армия, которая может нас защитить. И главное — мы должны психологически справиться с последствиями Холокоста. Мы обязаны вспоминать эту историю снова и снова, чтобы предотвратить ее повторение. Но тащить за собой груз ненависти, злости и жертвенности при этом совершенно не нужно. Надо продолжать жить.


— Простить?

— Нет, прощать не нужно. И я не думаю, что у меня есть право прощать: я не был в концлагерях, меня не сжигали в печах, не расстреливали, не унижали. Прощать я не имею права и не хочу. Я пытаюсь говорить с людьми, видеть разные стороны произошедшего. Чтобы не сойти с ума, нам нужно помнить о случившемся, но пытаться при этом жить без груза вины или ненависти.


— У героев вашего фильма плохо получается. Своими покаянными монологами они опровергают принцип, провозглашенный когда-то Сталиным: «Сын за отца не отвечает». Кажется, они совершенно раздавлены виной своих предков.

— Это судьба — родиться сыном или внуком убийцы. Так же, как тяжелая судьба — родиться сыном или внуком выжившего в Холокосте. Мы навсегда отмечены этой трагедией, наши души в шрамах, это раны, которые не залечить. Мне было важно, что мои герои не просто признали, что их родные были преступниками — они берут на себя ответственность за все те преступления, которые совершили их отцы и деды.


— Вы считаете, что нужно снова и снова говорить о Холокосте. Но от этой темы все устали. Кажется, даже сами евреи.

— Да, устали. И это одна из причин, по которым мы должны все время возвращаться к этой теме. Потому что и сегодня есть люди, которые отрицают Холокост. Мой фильм в этом смысле очень важен: с одной стороны, люди увидели детей убийц, которые признают, что все это было, а с другой, что все это до сих пор живет в их душах — идеология нацизма, последствия массовых убийств. Я не рассказываю историю о прошлом, я говорю о настоящем и, конечно, о будущем.


— Но далеко не все хотят видеть историю Холокоста глазами нацистов.

— Я вам больше скажу: лет пять-семь назад сложно было бы представить, что «Детей Гитлера» покажут по израильскому телевидению. Здесь, в Израиле, считается, что мы должны рассказывать эту историю только с точки зрения выживших, видеть ее только их глазами. Мне впрямую говорили: «Зачем снимать этих людей? Ты что, всех жертв Холокоста уже выслушал?» А я пытаюсь объяснить, что я не снимал фильм о них, я снимал фильм о Холокосте, обо всех нас, ставших жертвами, о том, что произошло с этими людьми, что они стали убийцами, какими они были в жизни, какими были отцами и дедами. Мы должны знать, чтобы предотвратить повторение того, что случилось.


— Кажется, предотвратить не получается. В мире очень активно снова поднимают голову неонацисты.

— В том-то и дело, что меня страшно волнует то, что происходит. Экономическая ситуация в мире в чем-то напоминает кризис, который был в Европе накануне Второй мировой войны. Сейчас молодежь тоже остается без работы, она стремится найти себе какое-то занятие. А нео­нацисты с удовольствием дают ей и идеологию, и смысл, и общение. Я не думаю, что возможна такая страшная массовая трагедия, как Холокост, на государственном уровне. Но то, что эта идеология поднимает голову, это страшно.


— В последнее время в мире Израиль нередко сравнивают с Германией в годы войны.

— Знаете, мало что у меня вызывает такую ярость, как попытки сравнивать Израиль с фашистской Германией. Когда я снимал «Детей Гитлера», мне предложила финансирование одна немецкая организация, которая поддерживает палестинцев, Газу и прочее. А я сказал: только через мой труп. Я не хочу никаких денег от организаций, полагающих, что Израиль — такой же агрессор по отношению к палестинцам, каким была Германия в годы Второй мировой войны к другим странам.


— Вы отказались сами. А другим израильским кинематографистам стали отказывать в праве участвовать в кинофестивалях в Европе. Просто потому, что они израильтяне.

— Для меня это совершенно непонятно. Мы ведь занимаемся искусством. И чем больше на фестивалях появляется противоречивых картин, вызывающих споры, даже злость, тем лучше. Нет ничего хорошего в милых фильмах, с которыми все согласны. Лучше, если зритель после просмотра ушел злым и раздраженным. Ведь это значит, что фильм заставил его задуматься. Тогда зритель будет мысленно возвращаться к нему снова и снова. Так что, даже если какие-то европейские кинематографисты не разделяют позиций своих израильских коллег, в этом вся соль. Искусство должно быть противоречивым, будоражащим.


— «Дети Гитлера» не первый ваш фильм про Холокост. Но Израиль и сейчас находится в состоянии войны. Почему вы не снимаете о том, что происходит здесь сегодня?

— Наверное, потому, что очень много людей здесь снимает кино об арабо-израильском конфликте. С моей точки зрения, таких картин достаточно.


Беседовала Алина Ребель, Jewish.ru

 

 

Учредитель:
Харьковский областной
комитет «Дробицкий Яр
»
Издатель:
Харьковский музей Холокоста
Главный редактор
Лариса ВОЛОВИК

Тел. (057) 700-49-90
Тел./факс: (057) 7140-959
Подписной индекс 21785
При перепечатке ссылка на
«Дайджест Е» обязательна
http://holocaustmuseum.kharkov.ua
E-mail: kharkovholocaustmuseum@gmail.com

Газета выходит при финансовой поддержке
Благотворительного Фонда ДАР